Гaлинa Юзeфoвич — o трex нeoчeвидныx рoмaнax, дoстoйныx внимaния.

Литeрaтурный критик «Мeдузы» Гaлинa Юзeфoвич в   этoм oбзoрe рaсскaзывaeт o   книгax, кoтoрыe читатель просто так не   найдет. Две из   них   — «Двойной бренди   — я   сегодня гуляю!» Марии Елиферовой и   «Чернокнижник» Светланы Метелевой   — выложены в   интернете, третья   — «Случайному гостю» Алексея Гедеонова   — вышла в   украинском издательстве «Лаурус».  

Мария Елиферова.   Двойной бренди   — я   сегодня гуляю!

Первый   — совершенно неотразимый   — роман Марии Елиферовой «Смерть автора» был написан в   жанре вампирик-хоррора, вышел без малого десять лет назад и   оказался на   диво успешен для литературного дебюта. Второй, «Страшная Эдда» (затейливое фэнтези в   декорациях скандинавской мифологии), появился двумя годами позже и   был уже существенно менее успешен. Третий, совсем свежий научно-фантастический роман «Двойной бренди   — я   сегодня гуляю!» последовательно отвергли несколько издательств, и, отчаявшись увидеть его напечатанным, Елиферова решила в   конце концов выложить свое детище в   сеть совершенно бесплатно.

Причина издательского равнодушия понятна: «Двойной бренди» проваливается ровно в   щель между «настоящей литературой» и   «фантастикой». Для первой в   нем многовато Марса, скафандров и   инопланетян. Для второй   — определенно не   хватает динамики, экзотики и   приключений, зато лирики и   философии   — с   избытком. Если это схематичное описание навело вас на   мысли о   творчестве братьев Стругацких и   вообще о   старой доброй «спекулятивной фантастике» (этот термин ввел в   обиход Роберт Хайнлайн для описания текстов, футурологический антураж в   которых   — просто повод поговорить о   человеческой душе в   нечеловеческих обстоятельствах), то   вы   мыслите в   верном направлении. Фантастика в   «Двойном бренди»   — бесспорно, каркас повествования, но   вообще-то она нужна автору главным образом для того, чтобы еще раз   — и   под новым углом   — обсудить актуальное значение категории инаковости.

Действие романа разворачивается сразу в   двух не   слишком далеко отстоящих друг от   друга хронологических пластах XXIV века: в   совместной земляно-барнардской археологической экспедиции на   Марс и   на   научном конгрессе на   Барнарде, где участники этой экспедиции представляют академической общественности результаты своих недавних изысканий. Барнардцы   — единственная (помимо человеческой) разумная цивилизация, обнаруженная во   вселенной, тоже гуманоиды, но   их   геном отличается от   человеческого на   10%, и   это, судя по   всему, какие-то очень важные проценты. Барнардцы меньше ростом, быстрее, эмоциональнее и   подвижнее, они меньше живут, из   всех земных языков способны освоить только маори (их   гортань не   приспособлена для воспроизведения согласных звуков), у   них странная система групповых браков и   пульс 100 ударов в   минут, а   вместо формального законодательства они опираются на   своеобразный кодекс чести и   нерушимое чувство собственного достоинства. Барнардская цивилизация младше людской, что дает людям право относиться к   барнардцам свысока   — как к   легкомысленным младшим братьям, немного отстающим в   развитии. Именно из   этого отношения и   рождается главный конфликт романа   — ссора барнардского профессора-археолога Виктора Лаи и   формального руководителя экспедиции Артура Мэлори. Виктор своеволен, открыт, доброжелателен и   самолюбив. Мэлори   же, напротив, скрытен, сдержан, завистлив и   исполнен предрассудков. Ситуация усугубляется романтическими чувствами, возникающими между Виктором Лаи и   одной из   участниц экспедиции   — землянкой Ликой, а   также тем, что в   распоряжение археологов впервые попадает уникальный, не   исследованный прежде материал   — останки марсиан, свидетельствующие о   том, что гибели их   цивилизации предшествовали мутация и   вырождение…

Понятное дело, все три коллизии   — презрительная неприязнь землян к   барнардцам, любовь Виктора и   Лики, а   также таинственная гибель марсиан   — окажутся увязаны в   тугой идейный узел, который при распутывании разложится на   два нехитрых утверждения. Во-первых, «свои» и   «чужие» правда существуют, и, как писал Киплинг, с   места они не   сойдут, как   бы отдельным особям ни   хотелось обратного. Во-вторых, эти различия не   описываются в   оценочных категориях «лучше»   — «хуже», а   попытки видеть мир подобным бинарным способом приводят к   последствиям иногда прискорбным, а   порой   — просто катастрофическим.

Некоторая очевидность этого месседжа (очень характерного для «спекулятивной фантастики» как таковой   — весь «мир Полудня» Стругацких держится на   подобного рода банальностях и   универсалиях), впрочем, компенсируется у   Елиферовой обаянием и   какой-то трогательной, немного наивной «рукодельностью» текста. Налет любительщины в   самом чистом и   высоком смысле этого слова (книги Елиферовой   — эдакая игра на   одного, сказка, которую книжная девочка рассказывает на   ночь сама себе для развлечения и   удовольствия) в   случае «Двойного бренди» оборачивается не   тягостной графоманией, но   ее   прямой противоположностью   — ощущением нежной и   хрупкой, по-настоящему штучной вещи. Не   такой выдающейся, как «Смерть автора», но   определенно той   же симпатичной породы.

Светлана Метелева.   Чернокнижник

Братская могила сайта «Проза.Ру» хранит немало сокровищ, и   «Чернокнижник» Светланы Метелевой   — одно из   них. Отвергнутый, насколько я   знаю, несколькими издательствами роман, тем не   менее, относится к   категории настоящей, профессиональной литературы, написанной одновременно очень осознанно и   рефлексивно   — что называется «от   головы» и   вместе с   тем совершенно по-честному, без прагматичного (и   почти всегда бесплодного) заигрывания с   читателем. Название наводит на   мысли о   фэнтези, но   это не   так: «Чернокнижник»   — это одновременно и   история про 90-е годы в   духе «Журавлей и   карликов» Леонида Юзефовича или «Крепости сомнения» Антона Уткина, и   классический сюжет о   «проклятой книге» с   историческими интерлюдиями, и   угарный наркоманский галлюциноз.

1994 год, Борис Горелов, 38 лет, наркоман, сидящий на   «винте», неполное высшее, место рождения   — Харьков, три «ходки» (мошенничество, еще раз мошенничество, наркотики), откидывается с   зоны и   возвращается в   неродную, но   любимую Москву. В   поисках ночлега Борис оказывается в   здании бывшего Института марксизма-ленинизма, где знакомится с   загадочным Константином Киприадисом, президентом «Илионского фонда содействия русской культуре». Киприадис предлагает Горелову работу, которая, однако, на   поверку довольно быстро оказывается стандартной подставой. Илионский фонд продает краденые из   библиотеки института драгоценные антикварные книги, и   судимый Горелов нужен Киприадису в   качестве разменной пешки   — чтобы сесть вместо него в   тюрьму, если афера вскроется. Вовремя раскусив своего патрона, герой решает перехватить у   Киприадиса инициативу и   лично поторговать ворованными раритетами. С   этой точки начинается путь, который последовательно приведет Горелова к   немыслимому взлету, полнейшему краху и   через него   — к   духовному преображению. Начавшись с   голого меркантильного расчета, отношения Горелова с   книгами (и   особенно с   одной книгой   — первым изданием «Утопии» Томаса Мора) трансформируются в   причудливое духовное послушничество, в   отрешенное и   едва   ли не   безумное им   служение.

Конечно   же, роман Метелевой насквозь литературоцентричен   — в   качестве субстрата в   нем сквозит не   только «Имя Розы» Умберто Эко, не   только вся отечественная литература о   90-х, но   и   плутовской роман, и   психоделические опыты в   духе Хантера Томпсона, и   черт знает что   еще… Однако вечная спутница подобной «литературности»   — предсказуемость   — «Чернокнижнику», в   общем, не   присуща. Автор ловко закладывает петли, то   пугая читателя чертовщиной, то   успокаивая полным ее   разоблачением, то   царапая реалиями «лихих 90-х», то   поглаживая книжными аллюзиями. Даже финальное чуть слащавое умиротворение (уфф, все, наигрались   — пора и   на   хэппи-энд выходить) на   поверку оказывается обманкой   — обещанием, которому не   суждено сбыться, колкой насмешкой над читательскими ожиданиями.

Как, почему вещь такого качества уже не   первый год прозябает на   литературной свалке   — неясно. Конечно, как и   любой другой текст, она выиграет от   внимательной редактуры, но   даже в   нынешнем виде «Чернокнижник» даст сто очков форы половине романов из   шорт-листа премии «Русский Букер».

Алексей Гедеонов. Случайному гостю. Киев: Лаурус, 2016

В   отличие от   литературных сироток Елиферовой и   Метелевой, Алексею Гедеонову повезло: его подобрало, полюбило, отредактировало умелыми руками одного из   лучших отечественных редакторов Елены Хомутовой, восхитительно проиллюстрировало и   выпустило киевское издательство «Лаурус». Впрочем, это писательское везение для российского читателя оборачивается прямым невезением: купить книжку Гедеонова в   Москве нельзя (говорят, сколько-то экземпляров привезут на   ярмарку «Нон-фикшн»), а   в   сети она пока недоступна. И   это тем более огорчительно, что роман Гедеонова   — редчайший пример не   просто читательского удовольствия, но   настоящего литературного чуда. Если от   «Автохтонов» Марии Галиной провести линию, ведущую через Гофмана и   Булгакова в   сторону «Дома, в   котором» Мариам Петросян, то   можно получить некоторое представление об   этом тексте. Впрочем, нет   — и   это не   поможет, потому что такая траектория не   учитывает невероятного языка, которым написан роман   — одновременно простого, тонкого и   поэтично-певучего, органично сплавившего призвуки украинской, польской и   русской речи.

12-летний герой, от   рождения наделенный даром видеть невидимое, приезжает на   зимние каникулы к   бабушке в   некий город, похожий одновременно на   Вену или Краков, но   больше всего на   Львов. За   окнами притаилась позднесоветская нищета и   дефицит, однако в   бабушкином доме несмотря ни   на   что происходит древнее таинство подготовки к   Рождеству. С   трудом добытые продукты превращаются в   ритуальные праздничные кушанья, по   телевизору крутят «Шербурские зонтики», на   стульях с   удобством рассаживается незримая, но   в   целом доброжелательная нечисть, «Крестоносцы» Сенкевича (их   читает на   каникулах герой) близятся к   развязке, на   крышах лежит тяжелый волглый снег, загадочно мерцают свечи, а   каждая вылазка за   пределы уютного и   обжитого домашнего пространства сулит герою опасности и   невероятные приключения. И   это неудивительно, ведь на   улице стоят самые темные, самые загадочные дни в   году   — дни перед Рождеством.

Пересказывать «Случайному гостю» примерно так   же бессмысленно, как излагать своими словами стихи. Магия, наполняющая роман Гедеонова и   щедро выплескивающаяся через край, абсолютно неуловима   — она заключена не   в   сюжете и   даже не   в   словах, она ускользает от   прямого взгляда, как тени, которые кажутся неподвижными, но   приходят в   движение   — странное, ритмичное, завораживающее,   — стоит нам на   секунду отвести глаза. Это один из   тех сравнительно редких случаев, когда я   вынуждена просить вас поверить мне на   слово: планируя покупки на   «Нон-фикшн», включите в   них «Случайному гостю» Алексея Гедеонова. Мне трудно представить себе лучшее   — более теплое, плотное, материальное и   вместе с   тем столь воздушное   — чтение для той долгой и   темной зимы, которая нам предстоит.  

Источник