Кoлумнист Aртур Грaнд рaссуждaeт o «труднoстяx пeрeвoдa», зaмeтныx дaжe при oбщeнии с соотечественниками, — и находит ключ к редкому чувству такта.

Недавно я приехал из Японии, где неожиданно для себя написал стихотворение о вежливости. Стихи о вежливости? Абсурд. Стихи пишутся об одиночестве, смерти, любви, боли. Поэзии нужен конфликт, пограничная ситуация, если вы только не густобородый Уолт Уитмен, сумевший протянуть мост из верлибров между лирикой и гуманизмом. Ну а какой же может быть конфликт, когда все вокруг тактичны и вежливы? Нет конфликта и в мягких слоеных японских хайку. «Лежу и молчу, / Двери запер на замок. / Приятный отдых». (Басе).

Одно из главных моих впечатлений от Японии — это коммуникация с местными жителями. Героем Билла Мюррея из   «Трудностей перевода»   ощущаешь себя постоянно. Никто не говорит по-английски, все вывески на японском. При этом общение само по себе — абсурдная, но чистая и не замутненная радость. Любой человек в кафе, магазине, такси, аэропорту, на улице с лихвой искупает неловкости абсурда. Ибо искупает вас в своем радушии, причем искреннем — это замечаешь по глазам и жестам. Обманывают слова, не тело. И это не европейский welcome-ритуал и не искусственная американская улыбка —   это   modus vivendi   японцев, их органика. Для человека, выросшего в отечественных широтах, такое дружелюбие — настоящий шок. Кажется, где-то притаился подвох, но обнаружить его не удается, и вот ты уже сам улыбаешься, как чеширский кот, раскланиваешься и как мантру постоянно повторяешь «аригато, аригато». В одной прелестной сакэшечной (местный формат рюмочной) мне попался вежливый… унитаз. Когда я зашел в туалет, он сам любезно приподнял крышку, а потом ее прикрыл. Я был так растроган, что на протяжении всего вечера просто ходил с ним здороваться.  

Мой японский вояж закончился, я вернулся в Москву и окунулся в привычный поток будничных дел. Каждый день я езжу в редакцию на метро и вижу — обычно уже с утра — хмурые лица соотечественников (подозреваю, что и сам при этом хмур, как суточные щи). Вежливость — это не про нас. У нас в цене — брутальность, нахрапистость, взгляд исподлобья. Такой притаившийся полугарный «​дитынах», исходящий от тебя и возвращающийся со всех сторон к тебе же. Один мой приятель как-то рассказывал мне, что в вагоне метро заметил, как все пассажиры смотрят на него, скажем так, несколько злобно. Он удивился, поскольку никаких непотребных песен не распевал, денег ни у кого не просил, — ехал молча. Причина раскаленной атмосферы оставалась для него тайной, пока он не увидел свое лицо в отражении дверных стекол. И, правда, он допустил непростительный промах — он улыбался. Почему — он не помнил, вероятно, просто так. И эта беспричинная улыбка вызвала у окружающих сильные негативные эмоции. Мол, ты чему улыбаешься-то? чо смешного? мы тут пухнем и злобнем, а он улыбается… Слышь, а дитынах!

Что же в нашем культурном коде сопротивляется вежливости? Если ее нет, что называется, в крови (как у японцев), то она может быть принята на уровне социальной конвенции (как в Европе или в Америке). Но такое возможно только в условиях всеобщего равенства или иллюзии такового. Долгое время в России общество резко делилось на рабов и господ. В 1861 году после известной реформы фактическое рабство было отменено, но ментальное осталось («Люди холопского звания / Сущие псы иногда / Чем тяжелей наказание / Тем им милей господа»). Затем возник проект советского государства, где по идее все граждане получали равные права. Но чем закончился этот проект, мы все прекрасно знаем: недоверие к ближнему было обусловлено хотя бы тем, что ближний мог оказаться сексотом. Сейчас мы живем в очень лоскутное время, состоящее из разных контекстов, эпох и культурных дискурсов. Кто-то продолжает жить романтизированным советским прошлым, кто-то демонизированным советским прошлым, многие уже и знать ничего не знают про него – и знать не стремятся. Кто-то и вовсе пытается надуть паруса давно уже скорчившейся в агонии царской империи. Однажды я общался с социологом и киноведом Даниилом Дондуреем, который сказал, что по соцопросам сегодня уровень недоверия людей к другу выше, чем в годы гражданской войны. Проще говоря: никто никому не доверяет. Люди не доверяют власти, власть — людям, люди — людям et cetera. Какая уж тут вежливость, если любой посторонний таит в себе потенциальную опасность. В метро настойчиво просят опознать вызывающих опасения граждан.

В свое время в театре   «Практика»   шел спектакль   «Коммуниканты»   в постановке Владимира Агеева. Главным его героем был язык, сотканный из фрагментов произведений Чехова и выступлений представителей думских партий. Если добавить к нему старые песни о главном, Цоя, радио   «Шансон», твиты и фейсбук, то можно представить русское слово, которое мы используем в наши дни. Дело даже не в том, бедное оно или красивое, потому что из этого слова Владимир Сорокин, например, создает гениальные произведения. Дело в том, что люди говорят друг с другом на разных языках. Коммуникация свелась к тому, что понять японца мне оказывается проще, чем чиновника, футбольного фаната или соседа по лестничной площадке. В   «Коммуникантах»   один из персонажей был депутатом, он периодически срывался на крепкий трехэтажный мат. И только он был понятен всем — другим героям пьесы и нам, зрителям. Саймон Уилмот (герой   «Храма»   Стивена Спендера) утверждал, что следующие слова принадлежат Гёте: «Всех нас объединяет вульгарность». В контексте российских реалий можно сказать: всех нас объединяет «дитынах».

При этом природа русского человека, конечно же, не отрицает дружелюбия и искренности. Чего-чего, а это у нас порой льется через край. Одно из любимых наших занятий — принимать гостей. И принимать гостей так, чтобы напитки текли рекой, а пламенные тосты — весенними ручьями. Вот только это не совсем про вежливость, а точнее совсем не про нее. Вежливость — это не про того, кого ты знаешь, а про чужого, первого встречного, случайного прохожего, Другого. Вспомните самого вежливого, искреннего, тактичного героя русской литературы? Князь Мышкин. Окружающие сочли его за идиота.

Самое неблагодарное у нас — говорить, что делать. Но я все же скажу, что сделать, потому что этого никто никогда не сделает. Есть в нашей стране такая странная вещь как диспансеризация. Так вот, я считаю, что нам всем надо пройти диспансеризацию в Японии. Нам нужна шоковая терапия вежливостью. И пусть потом несется по всей России «​аригато, пацанчик!», «​аригато, иван Иваныч», «Зин, ты это, знаешь чо, арегату». И глядишь, на железнодорожных станциях будут нас встречать не черные дыры в полу, а любезные унитазы.  

Источник